говорю, – Ребятки, доедем мы одного места. Я бумаги передам. Да и вас там накормят, как следует. А после и поедем в вашу деревню.
– А она по дороге как раз будет, дяденька, – отвечают.
Удивился я, сколько раз уже тут ездил, а никакой деревни вовсе не видал. Но всё же служба службой и сначала решил я бумаги передать, а уж после ребятишек отвезти. Приехали мы к части, когда уже смеркалось. Передал я бумаги и говорю:
– Надо бы ребят накормить, представляете в лесу их нашёл! Вот чудеса. И как они там оказались, хорошо хоть знают, где их дом. Заблудились наверное. Отвезу сейчас их.
А капитан на меня смотрит как-то нехорошо, а сам всё на машину поглядывает:
– Савельич, – говорит он мне, – Ты себя как чувствуешь? Не заболел часом? Там ведь нет никого, в машине-то твоей.
– Ты шутишь что ли? – засмеялся я в ответ, – У меня там полная кабина ребят и в кузове ещё четверо.
Глянул на меня капитан, и к машине пошёл, обошёл её кругом, снова на меня посмотрел внимательно.
– Может тут заночуешь? С утра и поедешь.
Обиделся я на него, нешто ребятишкам плошку супа да кусок хлеба пожалел?! Да ну тебя думаю, такая меня злость взяла.
– Нет, – говорю, – Сейчас я поеду.
Запрыгнул в кабину, гляжу – сидят, смотрят на меня внимательно.
– Ну, показывайте, – говорю, – Куда ехать.
Ехали мы минут сорок, с главной дороги давно уж съехали, едем по кустам каким-то, еле-еле машина моя проходит, видно, что была тут когда-то дорога, только теперь всё травой в половину моего роста заросло. И вот наконец приехали мы. Деревенька стоит небольшая, домов двадцать от силы. В окошках светло. Высадил я своих ребятишек.
– Ну, ведите меня теперь сами, показывайте кто где живёт.
Пошли мы.
Обошли все дворы, всех до единого развёл. Родители рады радёхоньки, обнимаются, плачут. Ну будто сто лет не виделись. Хотя оно и понятно, потерялись дети-то в лесу. В последней избе, куда привёл я ту самую девчоночку и мальчишку лет семи, женщина меня встретила.
– Муж, – говорит, – У меня с войны не вернулся. Одна я их воспитываю. Спасибо тебе, служивый, что детей моих вернул!
Странными какими-то мне слова её показались. Вроде и всё понятно и ладно она говорит, а как-то вот не то.
– Садитесь к столу, – позвала хозяйка, – Ночуешь, а завтра и поедешь к себе. Я тебе вон, на кровати постелю, а мы с ребятишками на печь ляжем, она тёплая ещё после обеда.
Лёг я, а не спится. Лежу и думаю – ну как же всё так сложилось, дети в лесу, деревенька эта, о которой я и не слыхал. Лунный свет через окно в избу падает. И слышу я за окном ходит кто-то, после на крыльцо взошли, робко так, будто боятся. Я лежу, слушаю. Постояли-постояли на крыльце и сошли. Снова давай вокруг дома ходить. И тут в окно тень упала. А ночь светлая лунная. Ребёнок какой-то в окна глядит.
– Да что ж за деревня такая? – уже разозлился я, – То в лесу дети у них бегают одни, то по ночам по улицам ходят.
Встал я и во двор вышел. А там никого. Сова лишь ухает в лесу да сверчки трещат. Полная луна висит над избами. Машина моя стоит у калитки. Постоял я постоял, да и домой пошёл. Уснул и спал крепко. Только снилось мне всякое. Война снова снилась, бой идёт. А после солдат какой-то незнакомый ко мне подбегает, взрывы кругом, земля летит в воздух, а он подбежал, обнял меня так крепко и говорит:
– Спасибо тебе, браток, за моих ребят!
И пропал.
Утром рано встал я. Хозяйка уж у печи хлопочет. К столу пригласила. И тут обомлел я. Над столом в рамке фотокарточка висит, мужчина рыжий, усатый, ну точь в точь тот солдат из моего сна. Я и спрашиваю хозяйку:
– А это кто?
– Дак муж мой, Васенька, – улыбнулась она.
– Я его во сне видел нынче, – прошептал я.
Застыла хозяйка у печи, полотенчишко к груди прижала, слёзы в глазах. После будто отошла, заулыбалась.
– Давай, – говорит, – Завтракай, служивый. Уж чем богаты, не обессудь.
Поели мы и засобирался я в обратный путь, к нам в часть, значит. Откланялся хозяйке, вышел за порог. Уже в машину сел и тут вижу, девчоночка вчерашняя на крылечко вышла и ко мне бежит. Вышел я, думаю, попрощаться, видимо, хочет. А она мне и говорит:
– Дяденька, за то, что ты такой хороший, я тебе тоже хочу подарочек сделать.
– Ну давай, – улыбнулся я ей, – Я подарочки люблю.
Думаю, что она мне дарить собралась, милая, куклёнка, поди, своего единственного или букетик какой.
А она мне так серьёзно и отвечает:
– Хочешь, дяденька, ребят своих и жену повидать?
Я аж столбом встал и слова молвить не могу. А она стоит, молчит, глазёнками только своими внимательно эдак глядит мне в глаза.
– Миленькая ты моя, – отвечаю я ей, – Нет туда дороги, чтобы свидеться нам.
– А я говорю есть. Можно свидеться. Так ты хочешь?
– Хочу, – прошептал я.
А у самого комок к горлу подкатил и слёзы душат. Что эдакой манюне скажешь про смерть?
– Тогда идём, – говорит она мне.
Взяла меня за руку, вот как вчера же, и пошли мы с ней. Вышли за деревню, на какой-то луг.
– Иди дальше сам, – говорит, – Я здесь тебя обожду. Только ты долго не будь. Нельзя.
И тут вижу я, ребятки…
– При этих словах командир закрыл лицо руками и зарыдал. А мы с сослуживцами стояли и боялись дышать, у многих слёзы катились из глаз, и мы этого не стеснялись даже, – сказал дед Семён.
– Гляжу я, ребятки, а по лугу ко мне навстречу сынишка мой бежит, руки раскинул, кричит: «Па-а-а-апка!!», а за ним жена моя идёт с дочкой на руках, улыбается. И все они светлые-светлые такие, не могу и описать я даже, светятся прямо светом неземным каким-то, весь луг тем светом заливает. И трава под ними не гнётся… Бросился я к ним навстречу. Сына на руки подхватил, жену обнял, расцеловал их крепко, слёзы мне глаза застилают.
– Да как же, – говорю, – Так-то? Нешто вы живы остались?!
А жена улыбнулась мне так грустно и головой покачала, а после поцеловала меня крепко так, прямо в губы, и сказала:
– Не срок нам ещё, Гришенька, вместе быть. Ты иди, иди пока. А как время придёт, свидимся. Мы придём тебя встречать. И ничего не бойся, живи, добро людям делай, солдатиков своих береги, они тебе как дети родные теперь. Землю нашу поднимай, за которую народ наш погибал. Жизнь свою цени. А теперь ступай, Гришенька, любимый мой.
И стали они таять в воздухе. И исчезли. И свет тот неземной пропал, как и не было. Снова обычное летнее утро кругом. Птицы поют. Жуки жужжат в воздухе. Обернулся я, а девчоночка меня рукой манит, идём, мол, пора. А я не вижу ничего, глаза слёзы застилают. Пошли мы с ней обратно в деревню. Она всю дорогу молчала. Как до избы дошли обернулась на меня, улыбнулась так радостно-радостно, ручкой помахала и в избу убежала.
И тут поплыло всё кругом, словно ливень полил, а нет никакого ливня, солнечный день-то. Будто краски с картины вниз потекли. Ничего не разобрать. Голова у меня закружилась. И упал я. Очнулся – лежу на дороге, по которой ехал вчера. Ничего не понимаю, всё как во сне. Пошёл машину свою искать, деревню ту, а нет ничего, не могу дорогу ту найти. Ну и пошёл я пешком в часть нашу, думал приду за несколько часов.
Дальше вы сами знаете. Два месяца я отсутствовал. А мне показалось два дня меня не было. Когда начальству доложился, то смотрели сначала, как на сумасшедшего, ведь меня повсюду искали всё это время, только и следов не нашли, ни меня, ни машины, а после кто-то сказал из старших, мол, да, была там раньше деревня, да только
